В то время как другие народы бывшей Габсбургской империи с восторгом встретили свою независимость, австрийские немцы восприняли полученную государственную самостоятельность далеко неоднозначно. Австрия была «обломком после большого кораблекрушения» – констатировал один из лидеров социал демократической партии К. Реннер, оценивая положение своей страны в 1918 г. Психологическое состояние сограждан остроумно и точно описал Р. Музиль в своем эссе (1919):
Добропорядочный австриец задумчиво стоит между двумя вязанками сена – между Дунайской федерацией и объединенной Германией. Поскольку он – искушенный логик, которого с почтением упоминает любая история этой науки, он не довольствуется сравнением калорийной ценности двух сортов сена: ему мало простой констатации, что имперская вязанка питательней, хотя поначалу тяжеловата для слабого желудка. Он умом проверяет возникшую дилемму, пытаясь учуять в ней запах духовности
Будущее Австрии
Перспективы развития государственности молодой австрийской республики определялись экономическими, идеологическими и, пожалуй, в последнюю очередь, этнонациональными факторами. В атмосфере финансовой и политической нестабильности межвоенного периода идеи аншлюса к Германии или Дунайской федерации воспринимались населением как панацея против всех проблем, с которыми столкнулось молодое государство. К. Реннер подчеркивал, что понять стремление австрийских немцев к объединению можно, только учитывая экономическое положение страны: «Страх перед голодом и безработицей и внезапное уменьшение поля деятельности заставили почти всех подумать об аншлюсе как о единственном возможном решении». Не последнюю роль в оценке перспектив развития австрийской государственности сыграли «постимперские нагрузки». Жители громадной страны и представители титульной нации в одночасье стали гражданами маленькой республики, униженно несправедливым, по их мнению, мирным договором, получившей только ограниченное право на самоопределение. Образ империи, которую в 1918–1938 гг. считали намного более великой, чем она была на самом деле, мешал австрийцам осознать самобытность собственной нации и поверить в новое государство.
Однозначно судить об отношении населения к вопросам аншлюса с Германией или Дунайской федерации сложно. Большинство исследователей сходятся во мнении, что возможность объединения с Германией не имела широкой поддержки населения. Австрийский историк Г. Штайнер замечал:
Ни в последние десятилетия монархии, ни в 1918–1920 гг., не говоря уже о более позднем времени, аншлюс не стал национальным стремлением австрийцев
Эту мысль подтверждают и многие современники. На заседании австрийского Национального собрания 6 сентября 1919 г. депутат К. Лейтнер заявил, что «союзники дали бы свое согласие на аншлюс, если бы видели перед собой единый фронт австрийского народа, между тем, пресса иллюстрирует совсем другую картину – шатания и сомнения». Отсутствие широкой поддержки аншлюса видели и лидеры социал-демократов. О. Бауэр говорил о реакции населения на проект аншлюса: «Я знаю, что эта мысль еще не победила в массах немецко-австрийского населения, потому что это еще очень не симпатично большинству австрийцев». К. Реннер также подчеркивал, что «австрийцы отстаивают идею аншлюса без какого-либо воодушевления».
Однако заявить однозначно, что население резко негативно относилось к возможности присоединения к Германии нельзя. Результаты выборов косвенно показывают, что жители республики не возражали против этой перспективы. Аншлюс был одним из главных лозунгов кампании австрийских социал-демократов, и именно они набрали большинство на парламентских выборах 1919 г.: из 2973 тыс. за эту партию было подано 1211 тыс. И в Германии, и в Австрии существовали частные организации, пропагандировавшие австро-германское сближение. Среди них наиболее многочисленными были: «Родная служба» (Мюнхен), «Немецко-австрийский народный союз» (Берлин), «Австрийско-немецкий народный союз» (Вена). Определенную популярность среди либерально настроенной интеллигенции имел Пангерманский союз Г. Шенерера.
После заключения Сен-Жерменского мирного договора, несмотря на то, что именно в этом документе был зафиксирован запрет на объединение, количество сторонников аншлюса на некоторое время увеличилось, т.к. для широких масс идея австро-германской интеграции стала выражением протеста против несправедливости держав-победительниц.
После победы национал-социализма в Германии вопрос о перспективах развития австрийской государственности приобрел другое значение. Пропаганда аншлюса в этих условиях означала присоединение именно к тоталитарной нацистской Германии. Поэтому во второй половине 1930-х гг. основная масса австрийцев уже не считала аншлюс решением своих проблем. Венгерский министр иностранных дел барон Апор замечал практически накануне присоединения, что большинство населения Австрии ничего не хочет слышать об аншлюсе. Это признавали и в Германии. Даже по мнению самих нацистов чиcло их сторонников в Вене не превышало 1/6 населения. О неприятии австрийцами аншлюса к нацистской Германии свидетельствует рост социальной активности рабочих и интеллигенции, выступающих против присоединения.
Идея Дунайской федерации
Идея Дунайской федерации зародилась в XIX в., когда идеологи (К. Реннер, И. Зейпель, В. фон Андриан-Вербург, Ф. Грильпарцер и др.) разрабатывали проекты преобразования Габсбургской империи в федерацию национальностей. После краха Австро-Венгрии идея получила воплощение в проектах создания союза государств-преемников.
Образование Дунайской федерации представлялась жителями молодой республики возвратом к «доброму старому времени», которое на фоне социально-экономического и политического кризисов 1918–1938 гг. воспринималось населением весьма идеалистически. Реннер, анализируя первую австрийскую конституцию, признавал: «Подавляющее большинство немецкого народа было готово заключить мир в рамках старого государства», подчеркивая таким образом, что идея Дунайской федерации пользовалась большей популярностью, чем аншлюс к Германии. Непосредственно перед аншлюсом лидер югославских социалистов Живко Тополович составил меморандум, в котором оценивал настоящее и будущее Австрии. «Австрийский народ, – писал он, – в своем огромном большинстве отвергает существующий режим и ненавидит связь с Италией. Напротив, несомненное большинство – быть может, оно больше, чем четыре пятых народа – желает, чтобы Австрия вошла в Дунайскую Антанту». Возможно, Тополович преувеличил заинтересованность австрийцев в союзе со странами-наследницами Габсбургской империи, но имеющуюся тенденцию он, безусловно, отразил. О популярности проекта Дунайской федерации говорят успехи социал-христиан, пропагандирующих интеграцию с бывшими соотечественниками, на выборах 1920–1930-х гг., возрастающий на протяжении всего межвоенного периода интерес к трудам идеологов данного проекта, ностальгия по Габсбургской империи, которая была частью духовной жизни Первой республики.
Однако попытки реализации проекта Дунайской федерации наталкивались на сопротивление государств преемников Габсбургской империи. Получившая власть национальная буржуазия расценивала сотрудничество с Австрией как угрозу собственным интересам и интересам своих стран. В мирных договорах специально предусматривалась возможность взаимопомощи между Австрией, Венгрией и Чехословакией до 1925 г., но ни одна из стран не воспользовалась этим правом. Если в Австрии население было позитивно настроено на образование Дунайской федерации, то в странах-преемниках все слои категорически возражали против объединения с бывшей «метрополией».
Как сами Австрийцы относились к идее аншлюса?
Рассмотрим более подробно отношение различных социальных слоев Первой республики к идеям аншлюса к Германии и Дунайской федерации.
По своей профессиональной подготовке и интеллектуальному уровню австрийская интеллигенция занимала высокое место среди коллег из европейских стран. Как правило, она не участвовала в политическом и административном управлении, поэтому не испытывала потребности сопрягать свои государственные идеи и представления с политической реальностью. В зависимости от собственных настроений и взглядов на жизнь они подводили построенные скорее на эмоциях, чем логике, концепции под теорию «социалистического аншлюса» (Ф. Верфель, Й. Рот) или под великогерманскую идею (Г. фон Србрик), или даже пытались рассматривать австрийскую нацию как самобытную (А. Вилдган). Значительная часть интеллигенции позиционировали себя как противники аншлюса. Профессор Й. Редлих акцентировал внимание на выгоде союза с бывшими соотечественниками: «Если мы будем федерализованы и держаться нейралитета, то образуем вместе с Швейцарией нейтральное кольцо как по отношению к югу, так и по отношению к востоку». Основой религиозно-политических концепций Р. фон Кралика и Э. Винтера послужила идея особой миссии Австрии в дунайском регионе: «Австрия – это носитель святой идеи всемирной империи, ей необходимо готовить Лигу наций к этой мысли», «Из западной силы и восточной любви возникли Австрия, Венгрия и Чехия, образующие сплоченную триединую священную империю, единое государство в трех национальных индивидуальностях». Создание Дунайской федерации соответствует, с точки зрения католической интеллигенции, предназначению Австрии.
У финансовой элиты Австрии были весьма прагматичные интересы, которые определяли позицию этого социального слоя в национально-государственном вопросе. В первые годы существования австрийской республики промышленники и предприниматели выступали против аншлюса с Германией, т.к. они опасались конкуренции германской промышленности. Большинство из них имело устойчивые связи в пределах Габсбургской империи, поэтому после ее распада они выступали за сохранение этих связей, т. е. за Дунайскую федерацию. Австрийским финансистам удалось частично восстановить утраченные экономические контакты. Публицист В. Федери писал о венских банкирах: «Все они заключают значительную часть своих сделок не в Австрии, а в государствах-наследниках или в более отдаленных странах. Они… принимают руководящее участие в банках и предприятиях государств-наследников». В качестве примера такого рода деятельности можно привести вклад австрийских машиностроительных концернов в строительство паровозостроительного завода в Плоеште.
Победа германской революции 1918–1919 гг., которая вызвала прилив воодушевления у социал-демократов и появление концепции «социалистического аншлюса», испугала австрийскую финансовую элиту. Аншлюс с «большевистской» Германией не находил среди них поддержки. А после опубликования в австрийской прессе Версальского договора буржуазия не захотела связывать себя с экономически неперспективным государством. Однако часть финансовой элиты считала именно аншлюс наиболее приемлемым способом выхода из экономического кризиса, особенно в первые годы существования республики: «В процессе социального распада, который привел в Восточной и Центральной Европе к насильственным взрывам, венская буржуазия находится в одиночестве. Без опоры на гораздо более сильную национальную всегерманскую буржуазию австрийская буржуазия погибнет». Соглашаясь с этим тезисом, венский бургомистр Вейскирхнер на массовом собрании подчеркивал, что, прежде чем осуществлять аншлюс, надо выдвинуть условия, на которых он может осуществиться «с сохранением экономических позиций нашего государства и особенно Вены».
Опасения Вейскирхнера не были напрасными. В течение следующего десятилетия заметно усилилось проникновение германского капитала в австрийскую производственную и банковскую сферы. Например, в 1929 г. самый крупный германский банк приобрел значительный пакет акций общества «Дунайское пароходство», исходя из «внешнеполитической необходимости». Неподдельный интерес германской финансовой элиты к австрийскому рынку содействовал интеграции двух экономик, что было фактически шагом к аншлюсу.
К концу 1930-х гг., когда вероятность аншлюса стала реальной как никогда ранее, буржуазия выразила свое несогласие с этой перспективой. Имея прочные экономические связи с Германией, австрийская финансовая элита не стремилась к большему. Канцлер Шушниг, представитель и главный защитник интересов крупной буржуазии, пытался отстоять особые позиции Австрии в составе Германии, когда стало ясно, что аншлюс практически неизбежен: «Будущность Германии может находиться только в Юго-Восточной Европе. Австрия предназначена для этой роли историей и природными качествами. Поэтому ей должно быть позволено сохранить свои отличия, сформировавшиеся в течение тысячелетия, и не быть порабощенной какой-либо централизованной системой, управляемой из Берлина. Кроме того, Австрия является католической христианской страной. Она не хочет быть втянутой в идеологические споры, которые являются при различных обстоятельствах повседневной жизнью Германии. Если оба эти условия будут выполнены, то будет возможно найти юридическую формулу, которая даст Австрии возможность тесного сотрудничества с Германией». Австрийская элита была согласна на включение Австрии в состав Германии при условии сохранения некой экономической, политической и культурной автономии своей страны.
Одной из отличительных черт австрийской промышленности было наличие множества мелких предприятий, а также кустарных мастерских. В отдельных отраслях в ремесле было занято больше людей, чем на предприятиях. Их менталитет занимал промежуточное положение между менталитетом крестьян и рабочих. Они рассчитывали, что присоединение к такому крупному государству, как Германия, будет способствовать увеличению количества заказов и, следовательно, повышению уровня жизни.
Тяжелое положение австрийской экономики как в первые годы существования республики, так и в период мирового экономического кризиса привело к закрытию ряда мелких заводов, что еще больше увеличило безработицу. Поэтому, испытывая ностальгию по «старым добрым временам», многие рабочие тяготели к идее образования Дунайской федерации. Проявлением этого является рост влияния в этой среде социал-христиан. Бауэр подчеркивал в октябре 1918 г.: «Масса рабочего класса относится к идее объединения с Германией довольно прохладно». Американский исследователь Гулик писал: «Рабочие рассматривали войну как продукт национализма и были больше заинтересованы в вопросах социальных, а не национальных. Позже революционные выступления германских рабочих были беспощадно подавлены силой, и этот факт также не мог способствовать росту симпатий их австрийских собратьев к аншлюсу». Австрийский историк Г. Хаас считает, что рабочий класс «скептически относился к аншлюсу». После победы германской революции идея объединения Австрии и Германии приобрела другое содержание, но так и не завоевала широкой популярности масс. Как правило, городское население думало о том, как прокормить свои семьи и сохранить работу в условиях экономической катастрофы, а не о перспективах развития австрийской государственности. Опорой социал-демократической и коммунистической партий являлись немногочисленные рабочие крупных предприятий, однако, соглашаясь с концепцией «социалистического аншлюса», они не считали соседнюю Германию социалистической. Бауэр отмечал, что сначала рабочие не хотели присоединения к Германии Гогенцоллернов, а затем – к Германии Носке.
Рассматривая отношение крестьянства к перспективам австрийской государственности, необходимо отметить большую роль католической церкви в общественной и политической жизни молодой республики. Еще во времена Контрреформации протестантизм был практически полностью вытеснен из Австрии. В среде крестьян, которые составляли большинство жителей страны, священник пользовался таким же авторитетом, как учитель и местная власть. Католики организовывали и держали под своим контролем многочисленные крестьянские союзы, союзы католической молодежи, женские организации и т. д. Социал-демократы не считали крестьянство своей опорой, объявляя его реакционным классом, поэтому влиянию священников в деревне никто не мешал. Одним из проявлений прочных позиций католической церкви в стране следует считать то, что во главе светской власти долгое время находился прелат И. Зейпель. Благодаря усилиям христианско-социальной партии и церкви крестьянство было настроено против аншлюса. Католическая Австрия не хотела присоединения к протестантской Германии. «Общности по крови», пропагандируемой социал-демократами, в австрийской деревне противопоставлялось католическое братство.
Еще одна причина несогласия крестьянства принять навязываемый социал-демократами аншлюс заключалась в особенностях менталитета жителей альпийских деревень. Консерватизм патриархального уклада не оставлял место для развития национального самосознания, к тому же связанного с довольно абстрактной для крестьян великогерманской культурой.
Традиционное противопоставление города и деревни, особенно столицы и сельской глубинки, широко распространенное в Австрии, также сыграло отрицательную роль в отношении крестьян к аншлюсу. Отношение аграрной Австрии к Вене было резко отрицательным. Идеология, распространенная в столице, не пользовалась популярностью в деревенской глубинке.
Таким образом, большинство населения Первой австрийской республики прохладно относилось к перспективе объединения с Германией. Интеллигенция акцентировала идею об особой миссии Австрии в Дунайском регионе, финансовая элита боялась конкуренции германской промышленности, крестьяне ценили католическую общность гораздо больше, чем этническую близость, даже рабочие – основной электорат социал-демократической партии – под влиянием экономических трудностей желали возвращения к «стабильному» прошлому. Однако реализация проекта Дунайской федерации, к которой подсознательно тяготели австрийцы, часть из них открыто выступала сторонниками, наталкивалась на сопротивление государств-наследников. В истории Первой республики он так и остался утопией.
Австрия была «обломком после большого кораблекрушения» — это очень тонко